Глава 5

Когда в комнаты Заира аль-Хикмета пришли слуги, чтобы отвести Доминик в её покои, она всё ещё нервничала, беспокоясь, что за словами султана скрывалось нечто иное, не то, что она на самом деле слышала. И всё же, как оказалось, опасаться было нечего: ей выделили с десяток комнат, обставленных так изысканно, что она ощутила себя в райском месте, и на гарем это похоже не было, как не было тут и никаких наложниц. Впрочем, шуму было достаточно и без них – как только она вошла, её сразу обступили служанки. Их было много, они без умолку щебетали и, казалось, только и мечтали ей угодить. Причём, говорили они лишь на арабском, и Доминик, до сих пор скрывающая, что знает язык, не могла объяснить им, что они уже слишком навязчивы…

Жестом указав, чтобы они не мешались под ногами, она прошлась, внимательно осматривая каждый угол, по всем комнатам вместе с Пьером. Сколько времени она собиралась здесь пробыть, она и сама не знала, и надеялась лишь, что вскоре Гильберт, набравшись сил, сумеет сесть на коня, и они снова отправятся в дорогу. Теперь, когда остальных их спутников выпустили из темницы и, вернув пожитки и коней, слишком спешно, несмотря на уходящий дневной свет, проводили из дворца до самых ворот Уршалим ал-Кудс, им троим нужно было держаться вместе. Потому, когда слуги явились за ней в комнаты Заира, она захватила с собой и Пьера, и они неторопливо прошли по дворцовым коридорам, стремясь запомнить путь к её покоям, а после тщательно изучили и их. Осмотрев всё, Доминик проводила Пьера и осталась в обществе служанок.

Вернувшись в одну из комнат, она замерла у резного окна – внизу посреди зелёных аллей раскинулся цветущий сад, и на миг она им залюбовалась.

«Святой Мир давно занял место в моём сердце, хоть и не ждала, что когда-нибудь ещё сюда вернусь… – задумалась она. – И эта красота мне снилась, и этот воздух песчаный – тоже…». Она глубоко вздохнула, ощутив грусть: перед глазами её в прозрачном пространстве чистого неба медленно проявлялись воспоминания – из далёкого прошлого, того самого, страшного… Когда она стала одинока и так бессмысленно печальна в этом мире.

Это случилось недалеко от этих мест: она оказалась в пустыне – там, где нет людей, где никто не может помочь, если окажешься один… И это так сложно – оказаться в беде одному, без надежды спастись самому, но с отчаянным знанием – что где-то недалеко есть так много людей и каждый из них мог бы чем-то помочь!..

Тогда она открыла глаза – и увидела песок: жёлтый, рассыпающийся в ладонях, движущийся под ногами; норовящий утопить в себе. Горячий, как бред воспалённого сознания, которое не хотело верить, что то, что оно сейчас видит, – это реальность! Новая реальность её бытия.

Когда порывы ветра, кружащие вокруг неё миллионы песчинок в бесконечном танце, резко стихли, она увидела невдалеке человека – он смотрел на неё, не двигаясь с места, и поначалу она решила, что это мираж. Но он подошёл ближе и спросил, откуда она. И, узнав, не назвал безумной, потому что сам видел, как внезапно она появилась в пустом пространстве. Это он поддержал её, помог обрести себя в этом мире и дал всё, чтобы она смогла жить и искать свой путь. «Искать и жить, даже в этом, чужом для меня мире… – подумала она с тоской. – Он подарил мне смелость и надежду и помог понять, что только вера никогда не предаёт нас. Если только мы сами не предаём её…».

Теперь же Онфруа – единственного друга, знавшего о ней всю правду на этой земле, – больше не было. А то время, которое она провела здесь, рядом с ним, с его мудростью, осталось для неё самым счастливым и светлым в этом мире, и нигде не было ничего, способного так же ярко напомнить о нём, как её собственные воспоминания…

Рядом раздался шум, и мысли её, словно испугавшись быть замеченными со стороны, резко метнулись в настоящее. Доминик обернулась: за спиной её опять стояли служанки. В руках у одних были подносы с угощениями, у других – драгоценности. Сдержав разочарованный вздох, – девушки подходили уже не в первый раз, будто специально пытаясь отвлечь её от раздумий, – она отмахнулась от них и отправилась в спальню.

Сдвинув стоящие на столе зеркало, пару шкатулок и гребни, она бережно разложила свои вещи: меч, небольшой мешочек с деньгами, кинжал, шлем, слитый с полумаской; сняла и положила рядом плащ и кольчужную рубашку. Остальное было в походных сумках, прикрученных к седлу – сейчас те должны были лежать в стойле рядом с расседланным Аженти, к которому Доминик то и дело мысленно возвращалась, надеясь, что и ему приготовили достойные условия для проживания.

Устало она прилегла на кровать. Через пару минут немыслимого покоя поняв, что очень быстро засыпает, неимоверным усилием она заставила себя подняться и забрать со стола кинжал – его она спрятала под подушку и только потом позволила себе положить на неё голову, и моментально уснула.

Проснувшись на следующий день, она с удовольствием отметила, что прекрасно отдохнула! Ещё немного она понежилась в кровати, а после неторопливо поднялась. Первой мыслью её было снова пройтись по комнатам, чтобы вдоволь насмотреться на окружающую красоту и насладиться видами из окон, но взгляд её упал на стол, и благодушное настроение резко изменилось – на столе лежал мешочек с монетами, но других оставленных там вчера вещей не оказалось.

Поспешно сунув руку под подушку, она поняла, что кинжал на месте, и сразу пристегнула его к поясу, радуясь, что из-за усталости накануне не надела приготовленную для неё ночную сорочку. Иначе, судя по всему, её лишили бы и этого, столь удобного, походного костюма мужского покроя, удачно скрывающего женскую фигуру!

Обыскав спальню и убедившись, что меча и кольчужной рубашки здесь на самом деле нет, она прошлась по остальным комнатам. Везде было красиво, стояли удобные диванчики с подушками из золотой нити и столики с искусно вырезанным орнаментом по краям; в воздухе висело благоухание, доводящее до безумия… Суетились служанки, уставляя подносы со сладостями, быстро передвигаясь из комнаты в комнату и поправляя занавески, окуривая покои немного душным ароматом, будто дыхания цветов было мало… А вот меча и остальных её вещей нигде видно не было. Поняв, что сама ничего не найдёт, Доминик попыталась выяснить что-нибудь у одной из служанок, но безрезультатно – эта говорила только на арабском и вопросов не понимала. Она дёрнула вторую, и третью, но всё было без толку!

В конце концов, под руку ей попалась и главная – Бухзатан. Та достаточно знала чужой язык, чтобы сообщить:

– Вещей нет, госпожа! Их унесли.

Говорила она это весьма почтительно и, Доминик, открывшая было рот, чтобы возмутиться, проглотила негодование.

– Куда же? – уточнила она, надеясь на миролюбивое разрешение вопроса, но та просто развела руками. – А почему?

– А зачем они вам? – вместо ответа спросила Бухзатан, глядя так удивлённо, будто не видела ни единой причины, отчего госпоже нужно было бы знать, где её старые вещи, и Доминик снова осеклась – взгляд служанки был так простодушен, наивен и чист…

– А кто знает, где они?

– Моя госпожа, мы собрали вещи, чтобы они вам не мешали, и отдали их слугам.

– Утром? Недавно?

– Ночью ещё, сразу, как вы уснули.

– А каким слугам? Где они сейчас? – уточнила она, уже теряя терпение.

Служанка молчала, простодушно глядя в ответ, будто не понимая вопроса.

– Спрашиваю, слуги чьи были? Визиря, султана? – повторила она, и та закивала:

– Визиря, султана…

Мысленно выругавшись, Доминик развернулась и ушла. Бухзатан же, пытливым взором проводив её до двери, ведущей из покоев в коридор, хлопнула в ладоши – и две служанки торопливо вышли следом…

Доминик успела дойти по коридору до первого поворота, когда встретила Пьера. Тот шагал бодро и, очевидно, тоже неплохо отдохнул. Увидев его, она обрадовалась тому, что может, наконец, поделиться своим возмущением, но на некотором расстоянии позади него заметила незнакомого сарацина и постаралась взять себя в руки.

– У тебя осталась кольчуга? – негромко спросила она.

Вопрос Пьеру показался странным, и он даже усмехнулся:

– Моя кольчуга? Конечно! А кому бы она тут понадобилась?

– Вот и я думаю – кому? – тихо добавила она. – У меня исчезло всё – меч и плащ, и остальные вещи…

– Похоже, здесь свои правила… – понимающе кивнул он и осторожно указал глазами в сторону араба, – кажется, вон тот пришёл сюда следом за мной: когда я выходил из комнаты, он был за дверью…

– Думаешь, следит?

– А за тобой?

– Вряд ли! – недоверчиво усмехнулась она, но Пьер многозначительно посмотрел на что-то за её спиной.

Доминик оглянулась – недалеко темнели две фигуры, закрытые чёрными накидками. Девушки или женщины, лиц которых отсюда было не разглядеть, о чём-то беседовали.

– Ну, это было бы бессмысленно! Они просто разговаривают, – пожала она плечами. – И, знаешь, пойду-ка найду Заира – уж он-то, наверняка, поможет мне разыскать вещи!

– Что ж, а я спущусь в конюшню… – услышала она, отходя.

«Хорошо, позже я к тебе присоединюсь!», – мысленно ответила она и отправилась искать визиря. Но его найти оказалось несложно – похоже было, что лишь приставленные к ней служанки не понимают её языка: почти все слуги и сановники, которых она встречала по пути в коридорах дворца, вполне сносно объясняли, где сейчас тот может быть.

Заир в это время вместе с Халибом находился у султана – они обсуждали ближайшие военные действия, но при виде Доминик разговор их изменился. Благодушно Юсуф спросил, как ей понравились покои, но она не ответила и сразу перешла к делу.

– Мои вещи пропали, – строго сказала она, и на лице Заира аль-Хикмета появилась какая-то озабоченность.

– Как это? – напряжённо уточнил он, а Халиб молча, но весьма красноречиво возвёл руки к небу, ужасаясь невежеству женщины, не умеющей вести приятную беседу. Но этот жест, призванный утихомирить, Доминик ещё больше возмутил.

– Плащ, рубашка, меч… – всё исчезло, и служанки не говорят, куда! Вот кому понадобился мой меч?! – ехидно заметила она.

– А вам он зачем? – в вашу сторону никто не посмеет и взгляда кинуть! – ответил Юсуф. Но её это не устроило, и в голосе появились нотки начинающегося шторма:

– Это мои вещи и ничьи больше, и я не променяла бы их и на самые красивые наряды! А такого меча, с которым сроднилась моя рука, и вовсе нигде не найти.

– Ещё один подарок того, кого уже нет?.. – оскалился Халиб, вспомнив её слова, сказанные в тот день, когда выяснилось о пропаже кольца.

Доминик, вспыхнув, уставилась на него жёстким немигающим взором.

– Им мне подарен кинжал – и он так заточен, что поспорит с самими острыми языками! Если ваши глаза видят, а память хороша, вы наверняка вспомните, что этот клинок недавно ранил ваших собратьев!

– Ни к чему сотрясать воздух гневом! – произнёс владыка, взглядом приказав советнику замолчать. – Любая ваша прихоть вселяет радость в наши сердца и будет тотчас же исполнена!

В его глазах скрывалось многое, но она в них смотреть не собиралась.

– Не сомневалась в вашей мудрости! – бросила она, глядя в пол, и быстро вышла в коридор. И, не заметив два преследующих её силуэта, направилась к выходу из дворца.

Пьер всё ещё находился в конюшне, его конь Аселет был уже оседлан. В стойле через пару мест содержался Аженти, и Доминик направилась к нему, сразу забыв про все неприятности.

– Что с вещами? – спросил Пьер, и она вновь помрачнела.

– Обещали вернуть.

Она огляделась. Походные мешки, которые в пути были прикручены к седлу, теперь стояли отдельно. Не похоже было, чтобы в них рылись, но на всякий случай она раскрыла их и осмотрела всё, что лежало сверху, надеясь, что её личные вещи, которые ночью были вынесены из спальни, были положены хотя бы сюда… Но нет – здесь их тоже не было! Разочарованно закрыв мешки, она сдвинула их на место.

Пьер помог ей оседлать Аженти, и вскоре они вышли во двор. И служанки, терпеливо ожидавшие её неподалёку от конюшни, с ужасом увидели, как она вместе с чужеземцем выехала за открытые ворота. Поняв, что они её потеряли, они побежали докладывать Бухзатан о произошедшем. Впрочем, та, хоть и отругала их, не восприняла эту новость с таким же ужасом, а отправила их обратно, ждать госпожу.

Вдоволь накатавшись, Доминик с Пьером вернулись через несколько часов. Пьер остался смотреть, как конюхи будут приводить коней в порядок, а её продолжала мучить мысль вернуть себе оружие – прогулка, хоть и освежила, не избавила от неприятного осадка после разговора с султаном, и, не желая сейчас возвращаться во дворец, она направилась к садам.

Тут было лучше, чем в комнатах и коридорах дворца, – без суеты слуг и взглядов мамлюков… Только свежесть и простор. Оставалось лишь найти место поукромней, чтобы отдохнуть в тишине, и она продолжала шагать и шагать. Деревья расступались перед каменными дорожками, уводящими далеко вглубь цветущего сада, но одна всё вилась и вилась вокруг дворца! Стремясь найти её окончание, Доминик терпеливо шла, пока не обогнула половину здания. И, к своему удовольствию, оказалась в весьма интересном месте: это было похоже на тренировочную площадку. Воины отрабатывали позиции, и с каким-то злорадством она вдруг подумала, что очень вовремя их встретила: у неё ведь забрали меч, а значит, она имеет право получить другой! Она решительно направилась прямо к ним.

– Кто это? Не похож на наших… – остановив свой бой, спросил один из воинов, Инсар, первым увидевший, что к ним приближается незнакомец.

Через какое-то время стало видно его лицо, и Селим, тоже остановив тренировку и опершись на меч, всмотрелся в странно знакомые черты.

– Чужеземец… – процедил он, не веря своим же словам.

Он получил чёткие указания и потому, видя сейчас, что госпожа идёт прямо к ним, по привычке одев свой мужской костюм, в котором она больше бы походила на юношу, если бы голову прикрывал капюшон от плаща или же если бы никто не знал, кто она на самом деле, он бросился к ней, чтобы она не успела подойти ближе.

Заметив его движение, она остановилась, поняв, что глава мамлюков не желает, чтобы она дошла до его воинов. Впрочем, это её не беспокоило – ей нужен был только клинок, и, когда, подойдя к ней, Селим почтительно уточнил, что она тут делает, Доминик просто указала на стойки с оружием, которые стояли на песке у тренировочной площадки.

– Мне нужен меч. Где его взять? Там?

Он поспешил протянуть ей меч, который держал в руке. Доминик взяла его, несколько раз взмахнула, проверяя, удобно ли он лежит в её ладони, и, благодарно кивнув, ушла в обратную сторону. Вскоре, перейдя на другую тропинку, она дошла и до сада, где замедлилась, решив неторопливо прогуляться – дело было сделано, меч был в её руках, и теперь ей стало спокойнее, чем утром.

Впрочем, присев через какое-то время на край фонтана, она снова напряглась, заметив, что на расстоянии от неё стоит всё тот же Селим. Поднявшись и пройдя ещё, она оглянулась и поняла, что расстояние между ними не увеличилось…

Недовольная, она вернулась ко входу во дворец. Две женщины, закрытые чадрами, подскочили со стоящей неподалёку мраморной скамьи и, казалось бы, продолжили свой разговор. И эти две фигуры были весьма похожи на те, которые она видела за собой утром! Торопливо пройдя мимо них, она вметнулась во дворец. За спиной она ощущала чужие шаги и теперь была уверена, что знает, чьи они…

Вещи, как ей и обещали, действительно вернулись к ней в этот же день – все, кроме одной: был уже поздний вечер, потому она не стала выяснять, отчего не принесли обратно её меч. Она даже успела подумать, что, возможно, ей никогда больше его и не вернут, и просто решила на следующий же день уйти из дворца пораньше на прогулку, чтобы лица служанок не напоминали ей об огорчениях дня прошедшего. Но утром, когда она ещё не успела оставить покои, к ней зашёл Заир с предложением показать красоты дворца.

– Пожалуй, я не прочь… – ответила она. – Только сегодня я собиралась в другое место.

– Куда?

– Мне надо к Онфруа, – ответила она.

В своё время, когда они с Заиром были в Виндзоре, они много беседовали, и она рассказывала ему о своём друге, о том, как он был ей дорог и что, вынужденной странствовать в поисках кое-чего, о чём она не упоминала, ей пришлось его покинуть; и она больше никогда не видела его, ведь вскоре он погиб.

– Но ведь он?.. – осторожно начал Заир, и она, вздохнув, поправилась:

– Мне нужно посетить место, где лежат его останки.

– А дворец? – ты ведь ещё не осмотрелась…

– Признаюсь, у меня сейчас не очень подходящее настроение.

– А могила Онфруа?..

Она молча кивнула.

– И, раз уж ты здесь, расскажи, друг мой: почему из всех вещей мне решили не возвращать именно меч? – вспомнив, уточнила она.

Он, казалось, искренне удивился. Подозвав ближайшую служанку, он спросил про меч у неё, и та с воодушевлением рассказала, что его действительно приносили и что Бухзатан, чтобы угодить госпоже, взяла на себя смелость отправить его в оружейную.

Заир тут же перевёл, что меч почистят, заточат и снова вернут. Конечно, он и подумать не мог, что Доминик и так неплохо поняла, что было сказано, и уж тем более не мог представить, что её воображение рисует сейчас весьма красочную картину – как она сама рассматривает оружейнуюкомнату.

«И какие там, должно быть, редкие экземпляры!..», – с удовольствием подумала она, с уважением относясь к стальным клинкам – они не раз уже спасали ей жизнь на этой земле, и она не упускала случая рассмотреть их лучшие образцы.

– Просто великолепно! – вслух ответила она, и Заир усмехнулся этой искренней радости, не подозревая об её истинном источнике. – А теперь – к могиле?

Её энтузиазм сразу утих, как только она увидела выражение его лица.

– Усопшие ушли, и ни к чему нарушать их покой!.. – поспешил он отказаться. – Давай лучше покажу тебе дворец?

– Как хочешь… Ты ступай, а мне собраться нужно! – махнув на прощанье, она поторопилась перейти в другую комнату, чтобы он не заметил её разочарования.

Заир ушёл, рассчитывая вернуться, когда она подготовится к прогулке, а она, торопливо пристегнув к поясу походного костюма мешочек с деньгами, спешно покинула дворец. В конюшне, не вслушиваясь в объяснения конюха про какой-то приказ, она оседлала Аженти, а после направилась прямо к дворцовым воротам. На этом её прогулка окончилась – стражи монотонно бубнили, что пропустить не могут… Это было странно, тем более, что в прошлый раз их с Пьером никто не останавливал. Но теперь ей пройти не удалось, и, отойдя и встав чуть поодаль, она с досадой уставилась на упрямых стражников, раздумывая, как поступить. Тут её мысли прервал знакомый голос:

– Что вы здесь делаете? – на лице Халиба читалось явное неодобрение.

– Как хорошо, что вы оказались рядом! – почти обрадовалась она. – Меня не пропускают. Почему?

– Удивлён, что вы здесь! – сказал он, не обращая внимания на её вопросы. – Вы ведь должны находиться в своих покоях?

– Разве я что-то должна? – нахмурилась она.

– О, я сразу заметил, что вы многого не понимаете в этом мире. Я мог бы вам помочь – например, рассказать, как не гневить небеса своими мыслями и поведением…

– Лучше прикажите меня пропустить! – перебила она, и он оскорблённо усмехнулся:

– Боюсь, это не в моих силах! – приказы страже поступают только от военных советников султана. Обратитесь к владыке или к Заиру аль-Хикмету!

– Разве я не могу ходить, когда и куда захочу?

– Вы теперь во дворце великого султана! – благочинно возвёл он руки к небу, но в глазах у него был яд. – И потому для вас лучше всего – подчиниться и узнать у Заира, что вам на самом деле позволено. Я вас к нему проведу! – добавил он, упиваясь своими словами и ловя в своевольных глазах отблеск огня.

Поразмыслив, она всё же нехотя пошла за ним, а в голове её засел вопрос: если приказы страже поступают от султана и Заира, то кто из них сегодня запретил ей выезд?..

Халиб же был очень доволен, увидев, что она молча идёт следом, и решив, что при надлежащей строгости и такую можно быстро приучить к послушанию. Правда, он успел и изменить своё мнение – сразу, как только она, более не слушая его слов, свернула к конюшне. Мысленно занеся в список её проступков и непокорность, Халиб поторопился войти во дворец и, найдя Заира, передать, где сейчас Доминик.

Тот поспешил к конюшне, но к этому времени внутри остался только конюх. Мысленно согласившись с Халибом насчёт её непоседливости, Заир вышел во двор и огляделся. Неподалёку шумела группа сарацин, и он направился к ним: в центре образовавшегося круга шёл небольшой поединок – мальчик сражался, и весьма умело, со взрослым воином.

Ненадолго задержавшись здесь, визирь понаблюдал за боем и, увидев, как ловко мальчишка отразил новый удар, даже довольно прищёлкнул языком. Вскоре вспомнив, что собирался найти Доминик, он ещё раз огляделся. Её тут не было. Поспрашивав у разгорячённых сарацин, не видели ли они неподалёку чужеземца, он понял, что, вероятнее всего, она направилась в сад – туда указал ему один из арабов, – и, чтобы снова с ней не разминуться, прибавил шагу. Через некоторое время он действительно сумел найти её в одиночестве в тени деревьев – она сидела на резной скамейке и, казалось, размышляла о чём-то грустном: лицо её было печально и немного растеряно. Впрочем, увидев Заира, она попыталась приветливо улыбнуться.

– Почему ты не дождалась меня в покоях?.. – начал он с упрёков, но она задумчиво перебила:

– Почему так происходит? – почему мы учим не созиданию, а убивать?..

– Кого?

– Каждый имеет право на жизнь, так как можно учить бою ребёнка? Ведь сейчас, когда он так мал, ему нужно объяснять, что мир создан для всех людей, независимо от их отличий?

– Он хочет быть воином – а воин, не умеющий биться, сразу найдёт свою смерть, – ответил он, поняв, что речь о тренировке, которую он видел.

– А так хочется, чтобы никогда не было войн и убийств… Но я не знаю, что для этого нужно сделать. Знает ли кто-то ещё?.. Может, надо одновременно всех детей в мире учить созиданию и любви к жизни во всех её проявлениях, вере в силу человеческой души, а не в то, что из-за одного убийственного удара улучшится жизнь? – и тогда с их взрослением войны сами собой перестанут существовать, потому что будут бесполезны и просто немыслимы?

– Думаю, в это можно верить, – уклончиво ответил он, но она не позволила ему промолчать и упрямо повторила:

– Ты считаешь, что так не может быть? Что не может быть мира без войны и пролитой крови?

Заир задумался: «Стоит ли говорить правду ей, так рьяно верящей в доброту каждого человека?.. Не лучше ли солгать и позволить наслаждаться надеждой, пусть и такой странной, что это будущее когда-нибудь наступит?».

– В мире всегда будут люди, – нехотя ответил он, – готовые для получения власти отдать чужие жизни, и они уничтожат тех, кто не сумеет за себя постоять, тех, кто будет созидать, не умея защищаться. Так что мы сами должны учиться этому и должны учить защищаться и других!

– Значит, с тем, как устроен мир, надо смириться?.. – заметила она задумчиво и, помолчав, негромко добавила, – знаешь, иногда я думаю о нём – о смирении. Не слышать своих желаний, делать, как принято; жить – самому, но так, как считается правильным другими… Это – смирение?.. А жизнь ли это?

– Принимать как данность то, что происходит, ведь всё, что делается, давно записано на небесах, – это смирение и жизнь. Это значит, что тыс миром встречаешь всё, что тебе уготовано, не ропщешь на судьбу и идёшь вперёд.

– А если пытаешься изменить?.. – изменить свой путь, дорогу, по которой идёшь? – это тоже записано, да? Ведь написано всё?

Заир молчал, и она продолжила сама, погружаясь в давние воспоминания.

– Когда-то в глухом местечке я встретила красивую женщину. Она была приезжей, чужестранкой… Она чуралась людей, но мне однажды удалось с ней поговорить, и я спросила, не жалеет ли она о том, что находится в такой глуши. А она сказала только, что теперь боится людей… – она была так красива, что в родном краю её пытались украсть: захотели, как предмет, запереть у себя дома, не спрашивая её саму, хочет она этого или нет, как будто она не имеет права сама решать, как и где ей жить… – а ведь небо всем дало такой выбор! Но ей повезло – соседи увидели чужого человека и схватили.

– Вот видишь, – ответил визирь спокойно. – Всё в этом мире происходит так, как должно быть.

– Только ей это не помогло: в родных краях посчитали виновной в случившемся её, хоть она и слабее. Её собирались наказать на глазах у всех, чтобы было примером, и только случайность позволила ей выжить.

– Небо всегда помогает тем, кто чист!

– Она сбежала. Но жить ей уже не хотелось – как она могла спокойно жить среди людей, понимая, что в любой момент, не щадя её, не зная её, они могут пожелать её уничтожить?..

– Все способны ошибиться, – отметил он.

– Несомненно… – горько усмехнулась Доминик. – Но должна ли была она смириться с тем, что её ложно обвинили, что её путь стал другим?

Заир поймал вопрошающий взгляд, но ответа у него не было: он понимал, что она хочет услышать, но не мог ей этого сказать. Как он мог ответить, что нужно всегда бороться? – за себя, за свою жизнь, за судьбу и любимых людей… Как он мог сейчас призывать её к борьбе, стремясь, наоборот, чтобы она остановила свой бег, забыла о способном защитить её мече и осталась во дворце султана, которому он верно служит?..

Он не нашёл ответа, и вокруг воцарилась тишина. Флейта, которая ещё недавно источала свою странно тоскливую мелодию, тоже смолкла, будто прислушиваясь к их разговору, который так резко и внезапно иссяк, и Доминик вдруг усмехнулась: слова затихли, а горечь – осталась… Она так хотела, произнеся вслух, разрушить её, разрушить ту боль, которую она носила в своей памяти, и освободиться от этой тяжести! Но, оказалось, она сама только пнула и разбудила дракона в своей душе, и теперь он, разбуженный, не хотел тихо лежать и готовился к огненной буре.

Ей нужен был выплеск, выход для гнева и страха, которые столько времени копились внутри! Ей нужен был кто-то мудрый, кто бы понимал её…

– Ворота, Заир, – стражи меня не пропустили, а я должна выехать – могила Онфруа…

– О, мне нужно идти! – извинившись, он резко покинул её и быстро скрылся из глаз, свернув за поворотом уводящей в сторону тропинки.

Доминик удивилась, но долго над его уходом размышлять не стала и даже порадовалась своему одиночеству на просторе. Правда, насладиться им ей всё же не удалось – вскоре за кустами, как будто случайно найдя именно это место, появились слуги. «Похоже, Заир тоже уверен, что мне нельзя оставаться одной…», – с досадой отметила она. Впрочем, ещё сильнее она бы озадачилась, если бы догадалась о причине его внезапного ухода – а он просто не знал, как объяснить, что владыка приказал не выпускать её с территории дворца!..

Она вернулась обратно, в свои покои. Здесь было всё также шумно, суетились служанки, и Доминик укрылась от навязчивого внимания в спальне.

Отдохнув немного на мягкой свежей постели, скучающим взором она осмотрела уже знакомый интерьер, и взгляд её остановился на шкатулке, стоящей на столе. Подойдя и с интересом протянув руку, она вдруг лишь осторожно провела по ларцу пальцем, и на лице её проявилось какое-то сомнение или разочарование, а, может, и растерянность… Такая, которая возникает, когда через много лет прямо перед собой внезапно видишь то, что считал безнадежно утерянным, то, что когда-то было важным для тебя и дорогим…

И ведь было время, – пусть уже слишком давно, в двадцать первом веке, где её звали именем Эрика, – когда она очень любила красивые вещи! И будь сейчас здесь та девушка, теперь такая далёкая, она уже прыгала бы от счастья просто держать в руках столь изысканную вещь, просто находиться рядом с ней! Но Эрики больше не было…

Да, шкатулка была восхитительна, как, – она понимала, – и то, что лежало внутри! Но Доминик не могла себе позволить ничего – никакого лишнего любования, никакой радости… Она смотрела на этот предмет, который раньше привёл бы её в восторг, так, будто находилась в музее и рассматривала экспонат – он был красив, и необычайно, но она глядела на него, как на временную красоту, которая не может ей принадлежать и на которую можно лишь бросить пару взглядов, чтобы потом больше никогда не встретить…

Решившись всё же, она чуть приоткрыла резную крышку бережно и с проснувшейся на миг особой нежностью, которую молоденькие девушки испытывают к прекрасным вещам. Внутри сияла роскошь. И в былое время, забыв обо всём на свете, Эрика уже высыпала бы все украшения на постель, чтобы часами перебирать их, как священные чётки!.. Но не теперь…

Закрыв шкатулку, она отрешённо присела на кровать, понимая, что не может… не может поступать так свободно и легко, как раньше… Она хотела бы подскочить, смеясь от радости, высыпать драгоценности и копаться в них, но – пуф!.. Как пустой звук, это воспоминание было лишь отголоском её прошлого. Теперь она, Доминик, не могла поступить так по-детски наивно, или по-девичьи искренно, – что-то не позволяло, словно в сердце была чёрная яма, не позволяющая через себя перепрыгнуть…

Раздался шорох – дверь осторожно отворилась, и в комнату заглянула молоденькая Инас.

– Госпожа! Владыка желает войти… – она замерла в ожидании, но Доминик не знала, что ответить, чтобы никто не догадался, что она понимает арабский. Пока она думала, как выпроводить служанку ни с чем, в комнату, не дождавшись приглашения, уверенно вошёл султан. Инас тут же покинула их, и он довольно расположился на тахте, будто вовсе не заметив неприятного удивления Доминик.

– Прекрасная погода, не так ли?

– И впрямь – сегодня была отличная погода для конной прогулки, но меня за ворота не выпустили! Как сделать, чтобы это больше не повторилось? – ответила она вопросом, но он, казалось, его не понял.

– Вы видели драгоценности? – указал он в сторону стола.

– Мне нужно выехать на прогулку, – повторила она терпеливо, и Юсуф пожал плечами.

– Не понимаю, зачем… Вы ещё не осмотрели дворец. А как прекрасны сады!.. А украшения – вы будете сиять, как солнце!

– Чтобы понять, как великолепен дворец, мне достаточно и роскоши ваших слов. Меня же манит простор улиц, и этому зову я отказать не могу! – твёрдо ответила она, но он молчал. И с удивлением она вдруг поняла, что он не хочет говорить о просторе, который так важен для неё самой, – будто она просит очень много или, наоборот, так немыслимо мало, что это не стоит и капли внимания!

– Разве это странная просьба? – осторожно произнесла она, ощутив в груди какой-то холодок неверия при мысли, что перед ней на самом деле могут закрыть все двери… Постоянно находиться среди стен, проводить здесь недели, ожидая, когда Гильберт встанет на ноги и сможет двинуться в путь, – такой судьбы она себе не желала, когда принимала решение остаться!

– Вам опасно уходить в одиночку, – с досадой ответил Юсуф. – Потому я приказал…

– Я неплохо владею мечом и при случае могу защититься! – перебила она, но он жёстко добавил:

– А я не желаю, чтобы вам пришлось себя защищать, и потому с вами должна идти стража.

– Но ведь это моя жизнь! – разве я не могу поступать так, как считаю нужным? – изумилась она.

– Сейчас вы находитесь в моём дворце, и я отвечаю за вашу жизнь: если не перед вами – раз для вас это немыслимо, – то перед собой и, кстати, перед моим визирем. Вы ведь не желаете, чтобы ваш друг всю жизнь укорял себя, если с вами что-то случится?

Он смотрел пронзительно, и взгляд его был непреклонен. И Доминик даже начала ощущать странное – чувство какой-то вины, будто она и впрямь сделала что-то неподобающее, разочаровала их, желающих ей лишь добра…

– Я буду выходить только в мужском обличье, и никто не рискнёт мне даже нагрубить! – твёрдо ответила она, отогнав от себя ощущение вины, которое ей пытались навязать.

Она была уверена, что после этого разговора все пути будут для неё открыты. Но вскоре поняла, что ошиблась, – служанки продолжали бродить за ней, как тени, старательно делая вид, что не понимают её гнева, а стражники у ворот смотрели ещё более настороженно, видимо, получив особое распоряжение, а, может, и наказание за тот случай, когда госпожа выехала вместе с чужеземцем. И пропускать её в город в одиночку по-прежнему никто не собирался.

Дни её потекли однообразно. Иногда к ней всё также заходил Юсуф, стремясь побыть в её обществе, и Заир, верящий, что всё идёт, как надо. И Доминик, которой было так скучно, что она даже начала старательно избегать встреч с Заиром, чтобы случайно не высказать ему всё, что думает об этом дворце и таких правилах, большую часть времени теперь проводила в комнате Пьера и Гильберта. Ей приятно было видеть, как раненный тамплиер из измученного болью человека снова превращается в сильного и уверенного. Тем более, что это означало её собственный скорый отъезд отсюда.

В один из дней она снова была у них и долго с нескрываемым удовольствием глядела, с каким аппетитом тот ест, и мысленно подсчитывала уже дни, когда им всем, наконец, можно будет покинуть эти места.

– Наберусь сил – и найду способ отомстить, будь уверен! – Гильберт оторвал румяную ножку и впился зубами в сочное мясо.

Ему было гораздо легче – в темнице его оставляли гнить, а теперь он сидел в светлой комнате; почти каждый день его навещал лекарь, и чудодейственные мази быстро затягивали рану, оставленную рукой султана.

– А кому ты будешь мстить? – уточнил Пелерин, переглянувшись с Пьером.

Тамплиер одним ударом ножа отрубил ещё мяса.

– А, если б можно было повторить тот день! Я бы не ошибся, ударил, как надо! А ты, безусый, жаль, что так худ, – тебе с султаном не справиться!

– Он сохранил тебе жизнь, а тебе придётся ему мстить, – осторожно намекнул Доминик.

Тамплиер непонимающе замер, на миг даже перестав жевать, а потом громко захохотал.

– Юнец! Я замечал, что ты не так прост, как остальные. Всегда найдёшь, как сострить! Будь моя воля, я перебил бы всех их! Когда в моих руках снова будет сила…

Он ещё долго описывал, как отомстит всем, кто встретится на его пути. Копившаяся годами злость искала выход и лилась из уст, но не освобождала сердце, а лишь будоражила мысли, заставляя Гильберта мучиться тем, что он не может прямо сейчас же взять в руки меч, чтобы выполнить то, что желалось!.. И когда после мрачная Доминик возвращалась к себе, она всё не могла забыть его слова.

«Будет ли в этом моя вина?.. – нерешительно размышляла она. – Если бы я отказалась остаться во дворце, возможно, он был бы мёртв и больше никогда не смог бы никому навредить… Но я думала о жизни – чтобы её не уничтожали, ведь кто имеет право её забирать, если не может также вернуть?.. Думала о жизни… А если другим она принесёт смерть, буду ли я в этом виновна?».

Она остановилась. Позади, на расстоянии от себя, она заметила служанку, которую уже видела раньше, когда выходила из своих покоев. «У каждого своё дело…», – хмуро подумала она, отгоняя желание разозлиться, – ей не хотелось лишний раз расстраиваться и мучиться странной мыслью, в последние дни медленно проникающей в её голову: что за ней слишком тщательно следят. Так, будто на самом деле стремятся не защитить, а просто лишить её воли…