Сеанс 5

Досье №5. Зосимова Екатерина Михайловна (подчёркнуто слово – самоубийство). Образование: экономическое. Последнее место работы: бухгалтер, детский сад №5 «Ромашки», г. Беломорск (зачёркнуто). Активная, жизнерадостная; не замужем, детей нет.

Костя, опершись руками на рабочий стол, лихорадочно размышлял, не обращая внимания на Свету – она стояла рядом, с неудовольствием ожидая, когда он ей ответит.

– Я всё-таки не понимаю, почему вы считаете, что Иванова не может быть причиной гибели Бердникова? – снова нетерпеливо повторила она свой вопрос, не дождавшись его внимания. – Всё ведь вертится вокруг неё.

«Так, Матвеевы теперь знают, что у Бердникова квартира в собственности, и будут на неё претендовать. Но на расследовании это никак не отразится – похоже, они на самом деле ничего о ней не подозревали, значит, мотива у них нет. Но вот это совпадение, что вся их семейка по одиночке познакомилась с Зосимовой…», – нахмурился он.

Он вдруг вспомнил рыбалку — тот момент, когда вокруг брошенной в воду подкормки постепенно начинают собираться рыбы. Ему представилось, что Зосимова – это и есть тот корм, который попал в пруд к голодным карпам, и они окружают его, окружают, чтобы разорвать потихоньку на части или, если получится, утащить полностью вглубь воды, чтобы сожрать в одиночку…

– Матвеевы вполне могли не иметь желания общаться с Бердниковым. Однако ж, как ты говоришь, в их доме были фотографии с ним, значит, они всё же встречались… – вслух добавил он, заметив, наконец, Свету и её явно недовольное выражение лица.

«А картина складывается, если предположить, что Бердников приехал сюда из Беломорска, всё-таки зная, что Зосимова богата. Тогда, как-нибудь посещая Матвеевых, он мог обмолвился о том, что у его подруги миллионы; и тогда бы Матвеева могла решиться тоже познакомиться с Зосимовой…», – мысленно продолжал он. Правда, как двигаться в этом направлении дальше, он не знал: он успел убедиться, что алиби у всех членов семьи Матвеевой прочное – в ночь гибели Бердникова они находились в снятом на несколько дней элитном загородном доме для отдыха, откуда подтверждение он уже получил.

– Нет, конечно, всё вертится и вокруг Зосимовой, но она-то Бердникова точно не убивала, – продолжала гнуть свою линию Света.

– И что тогда? Раз не убивала Зосимова, значит, убила Иванова?

– Ну, с вариантами-то не густо. По крайней мере, у меня пока что других нет.

– Несчастный случай.

Она засмеялась.

– Константин Михайлович, да вы сами затеяли всё это расследование, не веря в это. Теперь и мне кажется, что вы были правы!

– Тогда тебе должно казаться и то, что виновным может быть тот, кто, вероятно, дал Бердникову деньги – двадцать миллионов, которые он положил на свой счёт, – терпеливо ответил Мадаев.

– Деньги? Так их как раз могла дать Иванова, о которой я вам и говорю.

– Да что ты! А зачем ей это?.. К тому же я спрашивал у неё, и даже, кстати, во время гипноза… – он осёкся и замолчал, вспомнив ответ Валентины.

– И что? Сказала, что не давала? – заинтересовалась Кузьмина.

– Не переводила, – попробовал он уйти от ответа, но она усмехнулась.

– Не переводила – ладно, а наличными давала?

– Ну, давала… – процедил он сквозь зубы. – Лишь изредка…

– Значит, давала… – удовлетворённо повторила она. – Конечно, постоянная передача денег вызвала бы подозрения, потому давала понемногу, ведь так?.. Он копил, а потом положил на банковский счёт – вот вам и ответ!

– Но ты ведь на самом деле не думаешь, что Иванова просто так отдала ему двадцать миллионов?

– А не просто так, мы только ещё не разобрались, зачем именно! Может, чтобы он что-нибудь скрыл? Или чтобы покинул Петрозаводск, чтобы отстал от Зосимовой, которой он якобы не подходил?.. – предположила она.

– Да кто бы в здравом уме стал такое делать, платить за такое деньги?

– А я и не говорила, что считаю Иванову нормальной. Она скорее безумна! – огорошила его вдруг Света. – Всё время нервничает, всё забывает, о чём-то волнуется так, будто конец света уже наступил… Или как будто она совершила что-то ужасное и боится, что об этом узнают!

– Мне кажется, ты к ней слишком придираешься, но не понимаю, почему. Может, потому что она проводит с Дмитрием Зверевым больше времени, чем это можешь позволить себе ты? – уточнил Костя, на что в ответ получил испепеляющий взгляд.

– Ничего подобного! – покраснела она. – А вы сами вместо того, чтобы придумывать такое, поговорили бы с Димой – он многое сможет вам рассказать.

– Я и так зачастил в эту клинику. Эти сеансы у меня уже как кость в горле!

– А я вам и не про гипноз говорю. Вы бы с Димой о прошедших годах поговорили – наверняка, и Зосимова, и Иванова во время обычных приёмов у него рассказывали что-нибудь о своей жизни, отношениях с тем же Бердниковым, например.

Костя немного помолчал, всё ещё недовольный её словами об Ивановой.

– Впрочем, это неплохая идея, – вскоре отметил он, – я и сам собирался выяснить у него об отношениях этой тройки. Так что…

– Так что вы возьмёте меня с собой! – не дожидаясь похвалы, перебила она его, рассчитывая и в рабочее время увидеться со «своим Димой», как она про себя его называла. Но Костя в этот раз настроен был по-иному, и убедить его в обратном ей не удалось.

Впрочем, отправившись снова в клинику Зверева, он достаточно быстро пожалел, что не взял её с собой: Зверев, как всегда, был до невозможности невозмутим, и это несколько раздражало следователя. Кроме того он непрестанно дымил сигарой чуть ли не в лицо Косте, что бесило его ещё больше, а присутствие Светы, как он заметил по предыдущим посещениям, всё же благотворно влияло на обстановку в этом кабинете.

– Расскажите, Дмитрий Никифорович, – спросил он, отогнав новое кольцо дыма, по какой-то случайности снова отправившееся в его сторону, – кто первым пришёл к вам на приём: Екатерина Зосимова или Валентина Иванова?

– Зосимова, – ответил тот, вальяжно откинувшись на спинку дорогого кресла и мягко выпуская изо рта большой клубок сигарного дыма.

– Какой она была? Почему она пришла именно к вам? – Костя делал небольшие пометки на листе бумаги.

– Она пришла по рекомендации своей подруги…

– Матвеевой Лидии Павловны, которая тоже вас как-то посещала, верно? – он протянул фотографию, и Зверев, всмотревшись, кивнул. – Вы знали, что Зосимова стала крёстной для её дочери?

– Не понимаю, почему вы это спросили, но да, она мне рассказывала.

– Зачем?

– Ответ на этот вопрос связан с тем, для чего Зосимова вообще стала записываться ко мне на приёмы – в какой-то момент жизни ей стало скучно, и она решила, что это хорошая попытка развлечься, этаким образом, знаете ли, сменить обстановку. Потому она с удовольствием рассказывала о том, что происходило в её жизни, и иногда даже с интересом слушала мои рекомендации, – чуть усмехнувшись, отметил он.

– Она говорила, какие у неё были отношения с Ивановой?

Зверев задумался и на миг даже отодвинул от себя сигару.

– Знаете, они всегда были разными. Слишком разными, чтобы быть действительно хорошими подругами… – странно сказал он, наконец.

– Почему?

– Думаю, отсутствие общего дела играло свою роль. Характеры у них были несхожими: Зосимова была бесшабашной, жизнерадостной, с крепкой жизненной позицией, она обладала даже определённого рода смелостью. А Иванова – более хрупкой конституции. Её мысли, её потребность задумываться о других сферах жизни – нематериальных, так сказать, – накладывают на неё особый отпечаток ранимости, некоей нервности и растерянности в обычной жизни. И хотя на моих сеансах она также, как и Зосимова, рассказывала о своей жизни, о своих обычных днях, о своём самочувствии в окружающем её мире, в отличие от подруги её рассказы всегда носили несколько упаднический характер. Эти молодые женщины были слишком разными… Потому, думаю, действительно хорошими подругами их могло бы сделать только что-то общее, какое-то дело или нечто иное, что сблизило бы их, а так…

«Таким объединяющим фактором для них оказалось получение наследства, но ему об этом говорить не обязательно…», – отметил про себя Костя и вслух спросил:

– И вы пытались привести Иванову к жизнерадостному восприятию действительности, какое было у Зосимовой?

– Нет, моя работа заключалась не в том, чтобы изменять её сущность, а в том, чтобы помочь ей обрести спокойствие и уверенность в окружающем мире, уверенность в том, что она сама делает в своей жизни…

– И она всегда рассказывала вам, что именно она делает? – уточнил Мадаев.

– Только в общих чертах. Иванова часто говорила, что ей сложно убедить себя в том, что она может иметь своё мнение, может сама выбирать, как поступать, не обращая внимания на чужие взгляды и общественные устои. Ей нужна была уверенность в том, что она действительно имеет право на свой собственный выбор.

– Например?..

– К примеру, в обществе принято делать одним образом, а она хотела поступать по-другому. Но ей не хватало смелости признаться самой себе, что она способна пойти против общества. Это, кстати, отличало её от Зосимовой – у той, как уже говорил, достаточно было смелости, чтобы не считаться с чужим мнением.

– Я всё-таки пока не понимаю. Вы можете привести конкретный пример, какую-нибудь реальную ситуацию, которая происходила с Ивановой?

– Это были мелкие неурядицы, вопросы вроде таких: сегодня в моде розовые шляпки, а Иванова хочет не следовать моде, а одевать, к примеру, мужскую кепку; будет ли у неё подобная смелость – вызвать на себя внимание окружающих действием, которое другие обычно не делают? Конечно, это условный пример, но более точно я вам сейчас ситуацию вряд ли обрисую, – невозмутимо отметил Зверев.

– Ладно, с характерами понятно, – махнул рукой Костя, решив не лезть в дебри. – Так Зосимова с Ивановой на сеансах говорили что-нибудь друг о друге?

Зверев снова помолчал, наслаждаясь букетом дорогой сигары, а потом ответил:

– Екатерина жаловалась, что Валентина её не понимает. Говорила даже, что боится расстроить её каким-то своим поведением, отношением к жизни, но и менять его не хотела. Она хотела продолжать делать то, что приносило ей радость, веселиться, быть бесшабашной и одновременно с этим не желала вызывать у Валентины опасений на свой счёт. Собственно, потому Зосимова и привела Иванову ко мне на сеансы… Мне она сказала, что Валентине нужна поддержка, потому что та находится в постоянном расстройстве от того, что никак не может найти себе достойного партнёра по жизни. Но, думаю, на самом деле Зосимова рассчитывала, что я мог объяснить её подруге, что поведение самой Екатерины – нормальное, правильное, ведь является частью её характера.

– Интересно… – задумался Костя. «Зосимова привела Иванову на сеансы к психотерапевту, чтобы та на неё так сильно не влияла? Чтобы та приняла безоговорочно её способ поведения, не опасалась за неё… А может, она боялась Иванову?..». – А это только ваши предположения или были конкретные доказательства подобного отношения?

– Несколько раз Зосимова сетовала на свои отношения с Ивановой и прямо просила меня как-нибудь намекнуть той, что сама Екатерина ведёт себя вполне осторожно в обычной жизни, — ответил Зверев. — Ну и заодно – чтобы я объяснил Ивановой, что быть жизнерадостной не опасно.

– Иванова упоминала о какой-то опасности? – Мадаев замер, уставившись на Дмитрия и перестав записывать.

– Не в буквальном смысле, не о какой-то конкретной… Валентина подразумевала те опасности, которые подстерегают легкомысленных девушек, особенно имеющих деньги… Знаете, её весьма беспокоило то, например, что Зосимова часто собирала у себя в доме гостей – но большее их количество была однодневками.

– Это как? – не понял он.

– Малознакомые люди, многие из которых приглашались ею только один раз.

– А, Иванова говорила об этом… Бердников тоже лишь один раз был на вечеринке Зосимовой, – вспомнил Костя. – А на ваших сеансах Зосимова или Иванова что-то рассказывали о нём?

– Не особо много. Да и имени его они не произносили: Екатерина называла его «мой парень», а Валентина – «молодой человек Кати». Иванова упоминала, что он ей не нравился и что Екатерина достойна лучшего. А Зосимова говорила, что она не ощущает себя с ним защищённой и потому он не внушает ей доверия, как потенциальный жених. Она жаловалась, что много даёт ему, – речь не только о деньгах, а в общем о настроении и времени, как она говорила… Взамен же он не давал ей ничего, что оказалось бы равноценным её усилиям сохранить эти отношения на том уровне доверия, которое ей хотелось иметь к нему. Он не только не старался становиться лучше для неё, но и переставал уже быть тем человеком, который ей когда-то понравился.

– Она рассказывала, как они познакомились?

– Да, это было обычное уличное знакомство: он заметил, что девушка промокла под дождём, подошёл и предложил свою куртку. Она не хотела брать, но он был таким галантным, что она позволила себя уговорить, и они вместе дошли до её дома. Как вам? – пристально посмотрел Зверев на Мадаева.

– Как вы и сказали: обычное уличное знакомство… – сухо отметил тот, не собираясь рассказывать о своих подозрениях, что Бердников познакомился с Зосимовой намеренно. «Хотя, конечно, на одном из сеансов гипноза Валентина упоминала, что, похоже, видела Бердникова в Беломорске в день своего знакомства с Екатериной, но, наверняка, Зверев не обратил на это внимания, так что и мне говорить с ним об этом незачем…». Его брови нахмурились, когда он обдумывал это, и Дмитрий, пристально следивший за изменениями в его лице, чуть усмехнулся. Или же Косте это только показалось, когда, подняв голову, он заметил его взгляд и, возможно, остатки скрывшейся усмешки.

– Зосимова говорила, как дальше развивались их отношения?

Зверев ответил не сразу – для начала он вытащил из дорогого хьюмидора новую небольшую сигару и неспешно отрезал золотыми ножницами краешек. «А он не может сам себе внушить отказ от курения?..», – с сомнением подумал Костя, но промолчал, ожидая слов.

– Только то, – произнёс, наконец, Дмитрий, с удовольствием раскурив сигару, – что Бердников стал навещать её, а ей это нравилось. Она даже как-то описала его впечатление, когда он впервые посетил её квартиру. Он был, как это точнее сказать… шокирован масштабом, объёмом великолепия – там ведь и окна огромные, до пола, и люстры шикарные, потолки высокие, мебель дорогая…

– Это ведь было не очень осторожно с её стороны? Может, Иванова была права, считая Зосимову несколько легкомысленной?

Он пожал плечами.

– Молодой девушке хотелось жить. К тому же она не сразу пригласила Бердникова к себе, а только когда узнала получше. Он был любезен и обходителен… Да и без денег люди погибают, поэтому она поступила так, как желала.

– Понятно… А вы так подробно описали квартиру Зосимовой… Вы там когда-нибудь бывали? – сказав это, Костя уставился прямо в глаза Звереву, с досадой про себя отметив, что вопрос, кажется, прозвучал слишком провокационно…

Он не ошибся: Зверев посмотрел в ответ так внимательно, будто пытался измерить объём его головы и возможное количество мозгов, которые способны туда уместиться.

– Зосимова была моей клиенткой, потому нет, у неё дома я не бывал, – спокойно ответил он, на миг отложив сигару. – А о том, как выглядела её квартира, рассказывала она сама.

– Ясно. А, может, вы давали ей что-нибудь? – поторопился Мадаев перевести тему. — Прописывали лекарство?

– Нет, у неё была сильная натура, ей не требовались лекарства.

– То есть, в отличие от Ивановой, Зосимовой вы ничего не прописывали? – повторил Костя, немного насупившись: он заметил, как, уж не в первый раз за последние несколько минут, Зверев снова взглянул на часы, и понимал, что время беседы иссякает.

– Ничего ей не прописывал и не давал ни волшебных порошков, ни каких-то специальных вещей, – усмехнувшись, ответил тот.

– Тем не менее, несмотря на её сильный характер, как вы думаете, могли ли ссоры повлиять на неё?

– Хотите спросить, могла ли она после очередного конфликта с Бердниковым покончить с собой? – перефразировал Зверев. Взгляд его был ледяным и пронзительным.

– Именно, – кивнул Мадаев, и тот задумался.

– Думаю, могла, – наконец, ответил он. – Конечно, это было не совсем в её характере. И всё же она могла не выдержать перипетий жизни, устать и в какой-то момент пожелать всё это изменить. Или же решить просто проверить, хватит ли у неё смелости сделать подобное… Это также отвечает её характеру – сильному, напористому. Она могла просто проверять, сумеет ли шагнуть…

«Ничего себе проверочка!», – подобного Костя решительно не понимал.

– Вы можете сказать что-то ещё важное о Зосимовой, Ивановой или их отношениях с Бердниковым?

Зверев бесстрастно пожал плечами. Его подвижные пальцы, покрутив немного сигару, оставили её в пепельнице, и, вполне недвусмысленно поглядев на дверь, он перевёл взгляд на следователя, словно проверяя его на сообразительность.

– Дмитрий Никифорович, вы так смотрите, будто ждёте, что я сейчас уйду, – отметил Мадаев, которому надоели эти намёки.

– Так и есть, – усмехнулся тот. – А вы делаете успехи…

Но Костя пропустил это мимо ушей.

– Вы знаете, я подумал, — сказал он, — что не стоит мне ждать, когда пройдёт ваш сеанс с Ивановой. Давайте начнём сразу с сеанса гипноза.

– Не хочется вас расстраивать, но, думаю, Валентине Осиповне лучше сначала побеседовать со мной…

Не успел Мадаев ни возразить, ни согласиться с его мнением, как они вдруг услышали смущённый голос:

– Ну, если это так важно, то можно и сразу… – в дверях стояла Валентина: Анастасия сообщила ей, что Зверев её ожидает, но пока что у него в кабинете следователь, так что она решилась сама войти.

– Вы уверены? – пристально посмотрел на неё Дмитрий, видимо, оценивая её силы. Она кивнула.

Вскоре она полулежала на кресле, закрыв глаза. Но спокойствия в её лице было мало – по нему то и дело пробегала тревога и иногда печаль. А может, так только казалось Мадаеву, неотрывно глядящему на неё.

– Расскажите подробнее, что вы знаете о расставании Зосимовой и Бердникова? – сказал он, но Зверев перефразировал его слова:

– Вспомните эпизод, в котором вы узнали, что они расстались.

– О, я была за границей… Мне позвонила Катя и сообщила.

– Проживите этот эпизод заново, с момента её звонка! – приказал его уверенный голос. – Зазвонил телефон, вы подняли трубку. Что происходит дальше?

– Разговор…

***

– Привет, Катюшка!

– Привет, дорогая! У меня тут такие новости, не поверишь!

«Она так возбуждена…», – думаю я.

– Что-то случилось? Что-то хорошее?

– Нет, не хорошее… То есть, наверное, хорошо, что я это узнала, и все тоже узнают, а вообще это плохо, гадко! – у неё слишком много эмоций, и она всё ещё не рассказывает мне конкретно, что произошло.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Подожди, я сейчас…

Костя напряжённо ждал, но Валентина замолчала.

– Что происходит, почему вы остановились? – спросил Дмитрий.

– Она мне пока не отвечает. Там на заднем фоне Иван с ней говорит… Он чуть не кричит. «Это глупо!», – это его слова, так громко… «Так нельзя, это подло!.. А я тебе доверяла!», – это уже говорит Катя. Я не хочу этого слушать, и у меня звонок по другой линии… Я кладу трубку.

– Это всё? Это точно тот эпизод, о котором я вас спросил?

– Нет, не всё, она перезвонит через десять минут.

– Пропустите их. Она уже вам звонит: опишите, что происходит дальше, – приказал он, и Валентина повиновалась.

 – Она чуть спокойней, чем была, но всё ещё в гневе, и для неё это необычно – я никогда не видела её такой и не слышала…

***

– Извини, что не договорила, – с Иваном пришлось объясняться… Я выгнала его, а то нормально и не поговорим с тобой.

– Катенька, а что у вас происходит?

– Знаешь, Валя, а я решила: всё, хватит – пора с ним расстаться, насовсем!

Мне, конечно, жаль, что они поссорились, но я ощущаю и радость от того, что они расстанутся, – он мне не нравится… Но вслух я говорю другое:

– А что случилось? Он тебя обидел?

– Не представляешь, он оказался совсем не таким, как я представляла! Я думала, он добрый и порядочный, только слабовольный немного… А он – просто гад! Я ему тут кое-что рассказала, а он сделал мне подлое предложение!

– Какое предложение, Катенька?

– Да ужасное! Как у него вообще язык повернулся?!.. Духу его тут больше не будет! Ты была права: я ведь видела, что ты не в восторге от того, что мы с ним встречаемся. Но мне всегда казалось, что он такой милый и добрый… А это всё напускное, он совсем, совсем не такой!.. – она говорит очень быстро, лихорадочно.

– Вы ещё помиритесь, – по привычке говорю я, но она вскрикивает:

– Никогда! Я уже выгнала его и больше не запущу. И завтра же найду себе кучу нормальных богатых мужиков, я красива и обеспечена, и мне абсолютно всё равно, куда он теперь пошёл!..

– Но так нельзя, кидаться из крайности в крайность – это неправильно, – пытаюсь я её утихомирить, но эти слова её задевают.

– А почему я должна быть одна?! Почему я не могу найти себе столько мужчин, сколько хочу?!

– Это же некрасиво…

– Валя, это у тебя устаревшие взгляды на жизнь, потому ты и одна! Сейчас можно всё!

Мне становится обидно.

– Это неправильно! – теперь уже я повышаю голос, но не успеваю договорить: она громко смеётся, перебивая меня. И это не веселый смех. Мне становится неприятно и ещё обиднее. Я говорю: «Позвони, когда придёшь в себя», и кладу трубку.

В кабинете наступила тишина, и пару минут было слышно лишь, как тикают часы, пока Костя обдумывал сказанные слова.

– Что ещё вы хотите знать? – не дождавшись нового вопроса, спросил у него Зверев, но сам внимательно следил за лицом Валентины.

Это был странный взгляд, и Костя даже задумался о том, какие же мысли гнездятся в голове самого психоаналитика, вынужденного постоянно исследовать чужие мысли и чувства…

– Хочу услышать ещё эпизод, когда она обнаружила, что Зосимова перевела ей пятьдесят миллионов на счёт, – негромко сказал он Дмитрию.

– Пятьдесят миллионов… – повторил тот как будто удивлённо, но тут же обратился к Валентине. – Вы слышали просьбу Константина Михайловича? Опишите, что происходит, начиная с момента, когда вы только узнали, что вам переведено пятьдесят миллионов.

– Я смотрю на телефон и не понимаю, что это значит: мы с Катей давно не разговаривали после той беседы. Она мне не звонила, и я думаю, что она всё ещё сердится, и тоже не звоню, тем более, что я тут редко сижу на месте и у меня достаточно дел и без звонков – прогулки, поездки разные, насыщенные дни… Здесь так хорошо… Надо и Машеньку сюда привезти… А, может, и вовсе переехать? Тут и климат другой, – расслабившись, щебечет Валентина. – Ой, а вдруг это ошибка? Я сейчас позвоню в банк и узнаю, точно ли на мой счёт были отправлены деньги! Надо найти номер в контактах…

– Пропустите этот момент. Вы дозвонились в банк, вам ответили, что деньги действительно были направлены вам. Что вы делаете дальше?

– Да, эти деньги Катя перевела на мой счёт, но я всё равно не хочу ей звонить. Я обижена, а тут так хорошо, и я не хочу отвлекаться сейчас на что-то другое… Тут море… Настоящее море, я его так давно не видела! И я не звоню ей. Я думаю, Катя прислала их для покупки недвижимости – она говорила. Хотела, чтобы я купила ей что-нибудь, что потом можно дорого сдавать; она в этом плане умница…

– Достаточно! – остановил её Зверев, видя жест Кости.

Тот помолчал немного, а потом вдруг спросил:

– А Дмитрий Никифорович? – что вы скажете о нём?

Зверев чуть усмехнулся, пронзительно посмотрев на него.

– О, он… – Валентина помедлила и нахмурила лоб, будто подбирая слова. – Он всегда помогал мне… Понять, кто я…

Убедившись, что больше вопросов у следователя нет, Дмитрий вывел её из состояния гипноза. Удостоверившись, что она в порядке и что его вопросы не доставили ей неудобств, Костя, попрощавшись, вышел. Но ушёл он недалеко – из головы его всё не выходила Иванова: и её обычная растерянность, которой, впрочем, в этот раз он не заметил, и мягкая приятная улыбка, особенно та, что была, когда она сегодня вошла в кабинет Зверева, и он решил дождаться её в коридоре.

Когда сеанс Ивановой закончился, она вышла из приёмной и сразу наткнулась на Мадаева. Увидев его, она смутилась. Она была немного бледна и как будто расстроена, а, может, уже сильно устала от всех этих сеансов и копания в себе. «Похоже, после нашей беседы она продолжала говорить со Зверевым о своей подруге…», – подумал Костя, ощутив небольшой укор совести: ведь это он в последние дни заставлял её снова и снова окунаться в воспоминания, которые, быть может, её сознание специально отодвинуло вглубь, спрятало, потому что они причиняли ей боль.

– Вы что-то забыли? – спросила она, покраснев. Было очевидно, что она считает себя в чём-то виноватой, например, в том, что что-то сразу не вспомнила и ему пришлось вернуться.

– Нет, что вы! – поспешил он успокоить, заметив её смущение. – Просто я подумал: вы столько раз мне уже помогали, столько информации дали, тратя своё личное время, хотя могли бы этого не делать, а я даже ни разу не предложил подвезти вас домой.

– Ох, подвезти?.. – она смутилась ещё больше, но тут же ласково улыбнулась. – Я была бы благодарна. Чувствую себя такой… уставшей…

– И?.. Вы хотели сказать что-то ещё? – заметил он, что она замялась.

– Нет, я просто… Просто хотела сказать: «опустошённой», но это так… нелепо, наверное. Я ведь ничего не делала, чтобы так устать.

– Даже не думайте об этом! Пытаться разобраться в себе – это тяжёлый труд, а уж опускаться в такие воспоминания, которые ещё и приносят боль… – он осёкся, решив, что лучше лишний раз не напоминать о Зосимовой, хотя сам он только о ней всё время и говорил. Он торопливо протянул руку, галантно пропуская Валентину на улицу и мысленно укоряя себя за сказанные слова.

– Вот сюда! – указал он в сторону своей машины, и они молча пошли к ней.

Продолжали молчать они и дальше, когда уже сели в неё и двинулись в путь.

«Понять, кто я… – задумался Костя, вспоминая прошедший эпизод в кабинете Зверева и почти забыв о присутствии рядом настоящей Ивановой. – Что может быть хуже и ненадёжней, чем плутать в закоулках чужой души, которая и сама не понимает, кто она есть…».

– Константин Михайлович, спасибо, что решили меня подвезти! Я ведь понимаю: вы, наверняка, тоже очень устали – целый рабочий день… – услышал он немного виноватый голос Валентины и натянуто улыбнулся.

– Да, работы так много, что я иногда и во сне уже думаю, думаю…

– А разве это не опасно? Ехать за рулём в таком уставшем состоянии? – робко улыбнулась она в ответ.

– Ну, знаете, некоторые действия делаются уже на автомате – делаешь и не замечаешь сам процесс. Потом оказываешься в другом месте, например, дома, и понимаешь, что сам себя уже успел привезти на машине, а как это произошло?.. – он хотел было засмеяться, но, бросив на неё взгляд, понял, что Валентина после его слов сразу же немного осунулась.

«Вот это я сказал!.. – тут же спохватился он. – Она же боится, что не помнит того, что делает или говорит…».

– Но это ничего! – быстро добавил он вслух. – Стоит лишь дождаться выходных и выспаться – и всё будет как обычно!

– Да, – задумчиво ответила она, глядя в окно немного отрешённым взором. – А я в последнее время так плохо сплю… Тоже всё думаю, думаю… Пытаюсь понять, почему всё так происходит и кто же я… Собираюсь даже Машу на время к отцу отправить.

– Вам это не нравится? – заметил он мелькнувшую на её лице тень.

– Да, не очень. Но, каким бы он ни был для меня, он любит её. А разве кто-нибудь может заменить ребёнку родного любящего отца? Да и мне сейчас, наверное, стоит побыть одной… чтобы она не видела… – Валентина замолчала, но потом нашлась, – чтобы она не заметила, что я так устала.

Костя понимающе кивнул и, остановив машину на парковке у дома, недалеко от подъезда, поднял ручник.

– Я могу вас проводить? – спросил он.

Она удивилась, но не подумала отказаться: Мадаев, выпустив её из машины, сразу поставил автомобиль на сигнализацию, будто не ожидал отказа. Она промолчала, и они направились к дому.

– Дочка, наверное, уже вернулась из школы? – спросил он, когда они подошли к квартире.

– Конечно, – она отворила дверь ключом и позвала, – Маша, иди сюда, посмотри, кто пришёл!

Та выбралась из своей комнаты, с удовольствием жуя сладкую булочку. Улыбнувшись матери, с недоумением она посмотрела на пришедшего с ней мужчину, которого она видела как-то в прошлый раз. Очевидно, Маша не поняла, чему тут радоваться, и тут же убежала обратно.

– Выпьете чаю? – спросила Валентина.

– С удовольствием! – ответил он, снова подумав о том, какой же у неё ласковый голос. К тому же за время поездки на её лицо вернулся нежный румянец, и сейчас она казалась ещё и весьма спокойной, и ему почему-то хотелось немного побыть в её обществе.

– Ох, я только заварю свежий чай! Он будет готов через несколько минут, но вы ведь подождёте? – это вопросом не было – она сразу направилась на кухню, но Костя поторопился ответить:

– Хотите, я… – он собирался предложить ей помощь, но вместо этого почему-то произнёс, – пока посижу с вашей дочкой, чтобы вам не мешать и чтобы ей не было скучно?

Валентина, казалось, обрадовалась:

– Конечно! Вы меня этим очень даже выручите: в последние дни… – она замялась, – из-за этого эксперимента я так уставала, что мало времени проводила с Машуткой. Может, хоть вы её развеселите, а то на меня она теперь только дуется…

 Оставив её, Костя направился к детской. Осторожно постучав, он услышал разрешение войти и прошёл внутрь.

– Ну, здравствуй, Маша! Это и есть твоя комната? – по-доброму оглянулся он. Здесь было просторно и светло, и, несмотря на хорошую площадь, не было ничего лишнего: только яркие детские вещи, шведская стенка и неподалёку от окна, огороженный от остального пространства небольшой ширмой – стол с компьютером, за которым сейчас и сидела девочка.

– Небось, в интернете лазишь? – по-свойски спросил он, но Маша посмотрела на него с недоверием. Всё же она кивнула.

– А мама всегда разрешает?

– Да, только не на всех сайтах, – более дружелюбно ответила она, видя, что он не собирается задавать вопросов вроде: «Как в школе? Нравится учиться?..».

– А на каких не разрешает?

– Не знаю, она их как-то заблокировала, потому я не видела.

– Она у тебя заботливая.

– Да… – протянула Маша, а потом негромко добавила, – только в последнее время она об этом забыла…

– Что ты имеешь в виду? Мама забывает накормить тебя завтраком?

– Нет, конечно! – засмеялась она, и Костя тоже улыбнулся. – Но она стала забывать многие другие вещи… Ну там, я говорю ей, когда у меня меняется расписание и не надо идти к первому уроку, а она забывает и всё равно будит рано, а я поспать хочу…

– И это всё?

– Ну, ещё она стала забывать забирать меня из школы… Раньше такого не было.

– И как давно она стала так много забывать? Неделю, две или больше?..

– Да давно уже… Но вот так сильно – это в последние недели, – подумав, ответила Маша и снова уселась за компьютер, откуда, было, поднималась, чтобы взять из рук Кости медвежонка, которого он во время разговора поднял с полу.

– А давай поиграем в игру?

– В какую? – оживилась она.

– Я покажу тебе фотографию, а ты посмотришь и скажешь, видела ли такого человека?

– А, это не на компьютере?.. – поняла она, не сильно обрадовавшись.

– Ну да… Это ведь так интересно: вдруг кто-то из этих людей был у тебя в гостях, а у меня есть его фотография, которую ты ещё не видела, а? – лукаво улыбнулся Мадаев.

– Ну хорошо, показывайте!

Он вытянул из заполненного кармана блокнот со снимками.

– Вот этот приходил? – протянул он фото Бердникова, внимательно следя за Машиным лицом.

– Ну… – она замолчала.

– Ты его видела, да? – тихонько спросил он, чуть наклонившись ближе, чтобы получилось доверительней.

– А маме это не повредит? – шепнула она.

– Нет, нисколько! – мотнул он головой. – Он часто приходил?

– Я его видела раза два-три: когда тётя Катя была у нас в гостях, он приходил. Он был с ней, то есть он не к маме приходил… – поправилась она, подумав. – В один из таких дней мама его тоже как-то запустила в квартиру, они все вместе пили чай. Но больше она не приглашала его войти – я видела его за дверью, в глазок, когда он ждал Катю.

– Какая же ты молодец, такая внимательная!.. А мама что-нибудь говорила о нём?

– Нет, он ей не нравился. Я у неё один раз спросила: «Это Катин муж?», а она сказала: «Нет, такой – ей не муж».

– А у самой Кати ты это потом спрашивала? – пристально посмотрел Костя, чуть улыбнувшись.

– Ну, я у неё тоже спросила: «Это твой муж?»… – замялась Маша немного, боясь показаться глупой, но, увидев ободряющий взгляд, продолжала, – а Катя засмеялась и ответила: «А ты у своей мамы спрашивала?.. И что она говорит?». Я сказала: «Такой – ей не муж…». Тогда Катя засмеялась ещё громче и добавила: «Твоя мама никогда не обманывает».

– У тебя прекрасная память! Наверняка, ты лучшая ученица в школе, – отметил он. Маша довольно засмеялась, но отрицательно мотнула головой.

– Пока не лучшая ученица?

– Нет, в школе не все предметы интересные… Зато у моей мамы тоже память прекрасная, как у меня! Раньше была… – смутившись, быстро поправилась она и с любопытством потянулась к другим снимкам. – А какие ещё у вас есть фотографии?

– Ну, смотри вот: узнаешь или нет? – Костя протянул ей следующую.

– Ой, какой странный! И борода такая смешная, и очки большие… – она медленно повертела в руках снимок. – Нет, не видела.

– Ну что ж…

– Константин Михайлович, чай готов! Машенька, хочешь с нами? – из-за приоткрывшейся двери выглянула Валентина.

– Нет, мам, я лучше тут посижу! – она снова подсела к компьютеру, а Костя направился к выходу.

– Я вас не сильно отвлекла? – спросила у него Валентина, когда они зашли на кухню.

– Нет, вы вовремя – я уже спросил всё, что хотел, – пристально посмотрел он на неё. – Даже не верится, что чай приготовился, как только у меня вопросы закончились.

Она смутилась, но он вдруг мягко улыбнулся.

– Вы правы, – робко ответила она, заметив его спокойный взгляд. – Я действительно стояла за дверью и ждала, когда вы закончите.

– Я не спросил ничего лишнего? Она нормально восприняла мои вопросы? – уточнил он, продолжая вглядываться в её глаза.

– Да, всё хорошо.

– Тогда почему вы так печальны?

Она смутилась ещё больше.

– Мне жаль, что я стала так много забывать… – грустно ответила она, и в её глазах заблестели слёзы.

Чай был вкусным, и Костя сам не заметил, как пролетел целый час. Простившись, он отправился к себе. Он был доволен проведённым временем, но мысли его быстро сменили направление, и вскоре он снова думал о работе.

«Улик нет, зацепок – тоже, – подсчитывал он итоги дня. – Но почему мне всё время кажется, что я что-то упускаю?.. И что я хочу выяснить у Валентины?.. Не могла же она иметь к гибели Бердникова никакого отношения, не могла… Почему же я всё чаще об этом думаю?!.. Это всё настырная Света – мозги мне уже проела своими версиями!.. Нет, дело надо закрывать!».